LUBIMKI

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » LUBIMKI » Общий » "Больная" тема


"Больная" тема

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

не знаю, осилите ли вы столько текста, но я завела эту тему, чтобы просто пока сложить сюда несколько постов из жж, которые меня очень задели...

пост жителя Германии

Я живу тут (в Германии), и вижу, как должны решаться проблемы больных детей в государстве, называющем себя цивилизованным. В то же время, моя жена организовала в кругу своих немецких знакомств, помощь одному мальчику из Костромской области с таким же диагнозом, как у нашего Максима. Активная переписка между матерью Владика и Леной открывает мне почти полную картину на то, как эти проблемы "решаются" у нас. Это позволяет сделать некое сравнение между условиями, в которых живёт мой Максим, и условиями, в которых живёт Владик. Конечно, это не полное сравнение и без тонкостей всяких. Но картину постараюсь прояснить.

Диагноз у них один: детский церебральный паралич. Владику восемь, Максу пять лет. 
1) Лечение. 
В Германии всё лечение для детей до 18-ти лет включительно оплачивает медицинская страховка. Страховая ставка зависит от дохода и составляет около 14% от зарплаты. Платит тот член семьи, кто работает. Все остальные члены семьи включены в эту страховку. Если никто не работает, то взносы страховой компании платит государство, исходя из минимальной ставки. В итоге я плачу в страховку около шести тысяч евро в год. На лечение Максима страховка оплачивает по моим самым приблизительным подсчётам около двадцати тысяч в год. Это только за лечение. Для меня это выглядит так: пришёл к врачу, отдал ему страховую карточку, через десять секунд забрал обратно. Всё. Макс получает постоянно: массаж по системе Войта (дважды в неделю по полчаса), эрготерапию (дважды в неделю по часу, один раз дома), занятия с логопедом (раз в неделю). Плюс три раза в год Лена и Макс на две-три недели уезжают в Мюнхен, где в центре по лечению проблемных детей Макс проходит полное тестирование, корректируется курс лечения, проводятся интенсивные занятия по различным методикам.
В России бесплатное лечение как таковое не происходит. Все лечение оплачивают родители. Стоимость лечения детей с ДЦП для родителей неподъёмна, курсы массажа или медикаментов получает Владик редко, нерегулярно. Как следствие, и то, что родители в него вкладывают приносит мало плодов. В районной больнице Владика могут бесплатно осмотреть врачи, выписать лекарства, посоветовать курсы лечений. Но добраться до больницы очень сложно. На дом никто не приходит. 
2) Детский сад
В Германии с трёх лет абсолютно все дети обязаны посещать детские сады минимум два часа в день. Максим с трёх лет ходит в детский сад. Сначала он ходил в обычный детсад, в группу где было пятнадцать здоровых детей и два малыша инвалида с 09.00 по 13.00. Стоимость детского сада оплачивала католическая церковь, мы платили восемьдесят евро в месяц за обеды. Затем через год Лена пробила Максиму место в специализированном детском саду. Группа из десяти человек, пять больных детишек и пять здоровых. В 08.00 каждый рабочий день автобус забирает Максима из дома в детский сад, в 15.00 привозит обратно. Стоимость - две тысячи евро в месяц. Мы платим только за обеды, три евро в день. Тысячу платит социальная служба Германии, другую тысячу платит город.
Владик ни в детский сад, ни в школу не ходит. Сидит постоянно дома в четырёх стенах. Интегративные детские сады для российского общества пока немыслимы и практически не существуют. Детских садов для больных детей практически нет.  Школ очень мало.
3) Прочая социальная и медицинская помощь.
В Германии болезнь ДЦП приравнивается к инвалидности. Есть три группы инвалидности. Максим получил сначала вторую, но после суда (для нас это выглядело как получение писем от страховой компании и адвокатов в течение нескольких месяцев) присвоили третью. Страховка выплачивает деньги Лене на уход за Максимом - 665 евро в месяц. Плюс 154 евро в месяц детских платит государство, как и всем остальным детям. Итого 820 евро только денег. Максим получил инвалидное кресло, сделанное по его меркам. Каждые полгода сиденье регулируется. Максим получил домой массажный стол для занятий гимнастикой. Максим получил специальное сиденье в автомобиль. Максим получает по почте коробки с памперсами, столько, сколько нам надо. У Максима есть удобная коляска для коротких прогулок. Всё оплачено страховкой, кроме коляски, которую нам оплатил фонд поддержки больных детей. Максим имеет право на бесплатный проезд по всей Германии на любом виде транспорта. Четырнадцать дней в году для Максима оплачено проживание в любом пансионате для детей-инвалидов на наш выбор, с прекрасными условиями, кормёжкой и персоналом. Родители могут провести отпуск без ребёнка. Надо сказать, что не все дети-инвалиды получают столько. Зависит от группы и от пробивных способностей родителей. Лена сумела выжать практически максимум. 
Владику платят детские и монетизированные льготы. Это около полуторы тысяч рублей максимум. Он имеет право на один бесплатный памперс в день. Больше ни-че-го. Владик и мама практически неразлучны.

Есть ещё много чего разного, к примеру, пантусы и лифты везде и всюду, места для инвалидов в транспорте и инвалидные парковки, бесплатный бассейн, зоопарк... Многое, но это скорее относится уже к общему уровню жизни. А вот то что я перечислил - весь этот контраст - это то, о чём позаботилось государство Германия. Немцы сделали это для русского мальчика, у которого нет немецкого гражданства. Есть закон, и он един для всех. 
Россия не сделала этого для своего собственного гражданина. 
В итоге Максим живёт полноценной, счастливой жизнью. Владик живёт только потому, что горячо любим своими родителями. Иначе сущестовал бы растительной жизнью, как тысячи детишек из детских домов по всей России. 

При этом я могу сказать, что мне и жене очень тяжело с Максимом. Очень. Как же тяжело родителям Владика? В каком жизненном кошмаре они существуют? Сколько сил, слёз, боли стоит та борьба, которую они ведут?

Ау, российские политики? Долго ещё будете оставлять родителей один на один с их бедой? Или надо всем Живым Журналом начать голодать, чтобы обратить ваше внимание?
(с)

Отредактировано Нати (2008-01-21 18:43:22)

0

2

Ау, российские политики? Долго ещё будете оставлять родителей один на один с их бедой? Или надо всем Живым Журналом начать голодать, чтобы обратить ваше внимание?
(с)

... Даааа... впечатлило...Россия, Украина :(  не европа
А еще свпоминаю как беременные собачились в очереди кровь сдавать.
Тут надо с себя начинать и только с себя, а там глядишь и ... Европа

Отредактировано Нюта (2008-01-21 18:14:51)

0

3

Пишет azbukivedi

Мне потребовалось прожить в Америке несколько лет, чтобы сообразить, что слово «инвалид» - это написанное русскими буквами английское слово invalid. В словаре Мириям-Вебстер invalid определено следующим образом:

not valid: a: being without foundation or force in fact, truth, or law b: logically inconsequent

Безосновательный, беззаконный, неподтверждённый фактами. Нелогичный. Инвалид – существительное. Мы можем сказать: «Вот идёт инвалид». В английском языке тоже есть подобное слово – cripple, но по степени неполиткорректности оно сравнится разве что с «негром». Это обзывалка, которую злые подростки выкрикивают вслед бедному мальчику на костылях в душещипательных романах.

Существительные определяют человека – урод, гений, идиот, герой. Американцы любят существительные-определения ничуть не меньше других народов, но вот инвалидов предпочитают называть “disabled persons”. Человек, возможности которого ограничены. Но сначала человек.

Я работаю в здании Национальной Обороны (National Guard), и инвалиды там – на каждом шагу. Речь не идёт о ветеранах войны, потерявших руки или ноги. Говорят, что их много, но я их не вижу. Сидят себе в своих «кубиках» и выполняют бумажную или компьютерную рабору. Я о тех, кто был рождён с неким физическим или умственным недостатком, а чаще – и с тем, и с другим. Солдату без ноги или руки легко подыскать работу. Попробуйте подыскать работу глухонемому умственно осталому корейцу или женщине в инвалидной коляске, у которой IQ дай Бог 75.

Кореец собирает у нас мусор из корзинок и выдаёт новые пакетики. Хороший парень, которого все любят, и выдвигают корзинки с мусором из-под столов при первых звуках его добродушного мычания. Женщина в коляске, на пару с полу-немым мексиканцем, убирают наши туалеты. Как они это делают (особенно она, в коляске-то) я точно не знаю, но туалеты блестят. А в кафетерии половина сервировщиц явно не от мира сего, да ещё по-английски плохо говорят. Но проблем нет – ткнёшь пальцем, положат на тарелку. Кладут очень щедро, я вечно прошу снять немного мяса, мне столько не съесть. И всегда улыбаются. А в мини-кафушке на третьем этаже работает весёлый чёрный парень, совершенно слепой. Такие хот доги делает, что держись. За секунды. Вообще работает лучше и быстрее, чем большинство зрячих.

Эти люди не производят впечатление несчастных и убогих, да и не являются ими. У инвалидов в колясках специально оборудованные машины, или их развозит приспособленный под это дело микроавтобус. У всех – достойно оплачиваемая работа плюс очень приличные пенсии, отпуска и страховки (на государство работают, как никак). Про то, как им обустраивают квартиры, я знаю на примере собственной покойной бабушки, которой установили специальный телефон, когда она почти оглохла, а потом заменили на такой же, но с гигантскими кнопками, когда она почти ослепла. Да ещё принесли лупу, увеличивавшую каждую букву раз в сто, чтобы она могла читать. Когда ей ампутировали ногу, бабушку перевели в новую квартиру, где под раковинами было место, чтобы въезжать туда на инвалидной коляске, все прилавки были низкими, а ванная комната была оборудована вмонтированными в стену «хваталками», дабы удобно было пересаживаться с кресла на унитаз или в ванную.

Насмотревшись на этих людей, я стала без грусти наблюдать за умственно и физически отсталыми детьми. Садик, в который ходит мой младший сын, находится в отдельном крыле школы для таких детей. Каждое утро я вижу, как они выходят из автобусов или машин родителей – кто сам, кто с чьей-то помощью. Некоторые со стороны выглядят абсолютно нормально, по другим за версту видно, что с ними что-то не так. Но это обычные дети – швыряются снежками, смеются, корчат рожи, теряют варежки. Они учатся в прекрасно оборудованной школе где преподают специалисты, которых минимум четыре года обучали тому, как с ними лучше обращаться и как лучше учить таких ребят.

Недавно мне привелось столкнуться по работе с мужчиной, назовём его Николай, приехавшим в Америку из Москвы несколько лет назад. Проговорив с ним некоторое время, я всё никак не могла взять в толк, что же толкнуло этого человека на эмиграцию. Сам – высококлассный специалист, программист, жена – тоже, и оба были хорошо устроены; старший сын заканчивал одну из лучших физматшкол в Москве. У них была прекрасная квартира, машина... К тому же люди русские, москвичи в Бог-знает-каком поколении, все родственники там остались, все друзья. Никак Николай не вписывался в образ типичного иммигранта. Тем не менее, он был именно иммигрантом: выиграл грин-карту, подал на гражданство, купил дом и возвращаться не собирался. Политика? Климат? Экология? Я терялась в догадках.

Пришлось спросить прямиком. «Так дочка у меня...» замялся мой новый знакомый. Дочку изуродовали при рождении – как-то неправильно вытащили щипцами. У девочки церебральный паралич в довольно серьёзной форме, она ходит на костылях (тех, что начинаются от локтя, подставки такие), должна носить специальную обувь и отстаёт в развитии на несколько лет.

В Москве у меня не было ни родственников, ни друзей с умственно или физически отсталыми детьми, поэтому то, что рассказал Николай, явилось откровением и вызвало лёгкий шок. Во-первых, девочку негде было учить. Дома – пожалуйста, а нормальных (читай: специальных) школ для них нет. То, что есть, лучше не упоминать. Жене пришлось бросить работу и обучать дочку дома. Да только как? Таких детей трудно учить традиционными способами, нужны специальные методы, определённый подход. Мало накопать информацию в интернете - требуется особый талант. У жены-математика талантов было много, но вот этим конкретным Бог обделил. Женщина оставила перспективную и любимую работу и мыкалась с ребёнком-инвалидом, не зная, как с ней заниматься, и ощущая, что жизнь катится в тартарары.

Но это было только начало. Ребёнку полагались какие-то особые льготы, которые приходилось выбивать, унижаясь и проходя семь кругов бюрократического ада. Хуже всего были визиты к врачам. Девочка боялась их панически, орала, дрожала и билась в истерике. Ей каждый раз делали очень больно, со строгим видом объясняя маме, что так надо. Всё это – за очень приличные деньги, в частной клинике. Николай рассказал мне, что у дочери на много лет установилась фобия – она панически боялась всех людей в белых халатах. Потребовалось несколько месяцев здесь, в Америке, чтобы она начала отходить, и несколько лет, чтобы полностью доверять врачам.

Тем не менее, всего этого было недостаточно, чтобы толкнуть Николая на эмиграцию. Уж больно глубоко врос он в Россию корнями. Решение уехать было принято, когда дочка стала подрастать, и Николай с женой вдруг поняли, что в той стране у неё нет абсолютно никаких перспектив, нет надежды, уж простите за банальность, на светлое будущее. В Москве можно жить, если ты здоров и способен прилично зарабатывать. Человеку с серьёзной инвалидностью вкупе с умственной отсталостью там делать просто нечего. Они уехали ради дочери.

Не жалеют. Ностальгируют, конечно, любят свою Родину, ездят туда через два года на третий и российские паспорта берегут. О России Николай говорил только хорошее. Но жить предпочитает тут. Дочка в Америке расцвела, ходит в школу типа той, в которой садик моего сына, остаёт в развитии всего на два-три года по сравнению с пятью ещё несколько лет назад, завела кучу подружек и научилась любить врачей и физиотерапевтов. Её обожает вся улица. Жена вышла на работу и воспряла духом.

Николай с семёй живёт не в мегаполисе типа Нью Йорка или Вашингтона, а в небольшом городе в средне-американском штате. Штат называть не буду – там слишком мало русских, их легко узнают – но представьте себе Кентукки или Огайо. Подобные школы есть везде, при чём там работают не только учителя, но и психологи, и career counselors.

Кстати, о карьерах. The Americans with Disabilities Act не заставляет, как думают некоторые, принимать на работу инвалидов или гарантировать им трудоустройство. Там чётко написано, что от работника с инвалидностью ожидается ровно то же самое, что и от других. Я лично видела, и принимала участие в интервью, как на работу брали не глухого и не хромого (и не чёрного, кстати), а того, кто лучше подходил для открывшейся позиции. Решения всегда аргументировались, и проблем не возникало ни разу.

Оглохшему дирижёру, ослепшему фотографу или сломавшему спину грузчику придётся подыскать другую работу. А вот если спину сломал бухгалтер, то работодатель обязан предоставить ему доступ к рабочему месту – построить пандус для коляски например, или поставить лифт. Парализованный бухгалтер ничуть не хуже здорового, но если его уволят или не наймут, при прочих равных, из-за того, что владельцу фирмы было лень строить пандус или жалко денег на специально оборудованную кабинку в туалете, то босса спокойно могут засудить.

Сначала многие плевались, но потом здания просто стали по-другому строить. А заодно старые модифицировать – так, на всякий случай. Бытиё определяет сознание. «Под инвалидов» сейчас оборудовано практически всё, везде. Выигрывают не только сами инвалиды, выигрывает общество. О тех, у кого только физические проблемы, даже речь не идёт – страна приобретает высококачественных специалистов в мириадах областей. В одном IBM, например, сотни парализованных, слепых, глухонемых и каких угодно ещё программистов и финансистов. Их работа оценивается ровно по тем же критериям, что и работа всех остальных. Один раз вложив деньги в инфраструктуру, компания пожинает плоды многие годы, получая квалифицированных и, главное, благодарных и верных фирме работников.

А как же быть с умственно отсталыми? Для тех, у кого всё в порядке с мобильностью, работ тоже полно. Но даже таким, как моющая наши туалеты женщина, находится работа. Удлините ей ёршик и щётку, и она отдраит туалет ничуть не хуже любой другой уборщицы. Можно укладывать еду в пакетики в супермаркетах или стричь газоны, выгуливать собак или следить за малышами. Одна из воспитательниц в садике сына – девушка с синдромом Дауна. Она, конечно, не главная воспитательница и не принимает серьёзных решений, но она очень тёплый и мягкий человек и успокаивает всех орущих малышей, никогда не раздражаясь и не повышая голос. Дети её обожают.

Давайте забудем на минутку о выгоде для общества. Конечно, благоустроенным людям не надо платить пособие по инвалидности из нашего общего кармана, да и с экономической точки зрения это хорошо, и с демографической. Но дело-то не только в этом. Отношение к старикам и инвалидам – одно из лучших определителей здоровья общества. Никакие экономические показатели, никакая военная мощь, никакой политический вес не скажут вам о стране того, что скажут кучка счастливых детишек с аутизмом, церебральным параличом, или синдромом Дауна, не говоря уж о не менее счастливой группе их родителей. Ведь Америка не только дала дочке Николая надежду на нормальную – и достойную – жизнь, она дала не меньше и её матери.

Медицина движется вперёд семимильными шагами. Всё больше больных детей доживают до взрослого возраста, а женщины рожают всё позже и позже, нравится нам это или нет. Количество детей с отклонениями вряд ли уменьшится, хотя раннее тестирование беременных позволяет пока держать его более или менее стабильным. Интересен тот факт, что всё больше и больше мам, узнав, что у их ребёнка синдром Дауна или какое-нибудь другое нарушение, предпочитают не делать аборты.

Конечно, физические проблемы и низкий IQ никуда не денутся, и на среднестатистическом уровне эти люди функционировать не будут. Но в одном можно быть уверенными: каким бы ни был их потенциал, они достигнут максимум того, на что способны. Потому что a person with disability – это не инвалид. Это человек с набором проблем. И если ему помочь, он станет валидом.

0

4

Татьяна Тульчинская

В преддверии Нового года все мы стремимся завершить какие-то важные дела, раздать долги и сделать что-нибудь хорошее, чтобы закончить год с чувством хоть какого-то удовлетворения. Ощущение неизбежности чуда накрывает нас, какими бы циниками мы не были, и самый надежный способ удержать на некоторое время это зыбкое чувство, это попытаться распространить его на кого-нибудь еще. То, почему важно жить не только для себя, но и помогать другим, - одна из банальнейших тем мировой философии и литературы, но никуда от нее не спрятаться, тем более, под Новый год. Список тех, кто « очень нуждается в нашей помощи» известен каждому как «Отче наш» и приоритеты этого списка тоже известны. Чаще всего, ими мы и ограничиваемся.
Кому же предпочитают помогать?

Больным детям. Потому что, когда болеет ребенок, возникает ощущение высшей несправедливости. У него же, по всем жизненным законам, впереди должно быть гораздо больше, чем позади. Дети не успели запятнать себя, как взрослые, различными пороками, приобретаемыми только с возрастом, и их беда усугубляется их невинностью. Когда удается спасти тяжело больного ребенка, это не просто помощь ему, конкретному, это победа над смертью вообще. Именно поэтому на лечение детей собираются такие фантастические и, на первый взгляд, абсолютно неподъемные суммы.
Сиротам. Мало что так позорит нацию, как сиротство почти четверти миллиона детей, у большей части из которых есть родители, только они им не нужны. Ребенок, оставшийся без семьи, не виноват в своем сиротстве, нет ни одной причины, которая может оправдать и узаконить подобное положение вещей, поэтому очень хочется хоть как-то побороться против этого вопиющего противоречия здравому смыслу.
Церкви. Религиозные убеждения, безусловно, вопрос очень личный и деликатный. Главное, не расшибать себе при молитве лоб, как небезызвестный дурак. Если человек отказывает кому-либо в помощи, аргументируя свой отказ тем, что «он уже построил храм», то истинность его веры для меня лично под большим вопросом. Позволю себе усомниться, что православие одобряет вкладывание денег в недвижимость там, где они могли бы помочь спасти жизни и судьбы. А для искренне верующего в лоне церкви всегда есть простор для настоящего служения.
Кому помогать не любят? Хочу сразу оговориться: неправдой было утверждать, что не помогают совсем. Помогают. И те люди, которые это делают, не только добры, но и мудры, но, к сожалению, чисто статистически, помогают значительно меньше, чем другим. Итак, редко помогают:
Пожизненным инвалидам. Наиболее сложный случай, это люди с врожденными органическими нарушениями, особенно психо-физическими. Если заботу о них не берут на себя родственники, они, чаще всего, оказываются не нужны никому, и заканчивают жизнь в домах призрения в полном забвении. Материально домам инвалидов помогают исключительно редко. В самом деле, зачем покупать новое постельное белье для слабоумных паралитиков, которые вообще не факт, что понимают разницу, лежат ли они на белье или на клеенке? На просьбу помочь подобному заведению люди, чаще всего, смущаясь, говорят: «Да-да, конечно, мы понимаем, что это важно, но, может, лучше мы дому ребенка какому-нибудь денег перечислим?». Гости наведываются вообще в исключительных случаях. Про таких больных говорят «безнадежные». Их нельзя вылечить и зачастую даже нельзя продлить им жизнь, но это совершенно не означает, что мы и вовсе бессильны им помочь. Например, мало в ком из нас, серьезных, умных и образованных, заключено столько света и столько способности радоваться мелочам, как в человеке с синдромом Дауна. Так зачем же отказывать ему в праве на радость, закрывая от него этот мир?
К сожалению, помощь инвалидом сейчас чаще всего исчерпывается, во-первых, помощью людям интеллектуально сохранным, например, пострадавшим в результате несчастного случая, а во-вторых, разовой покупкой чего-либо, например, протезов или колясок. Нужно ли это? Без сомнения. А еще очень нужно, чтобы люди, чьи возможности ограничены, не оказывались в изоляции от общества. Чтобы обездвиженный человек не просто имел необходимую ему коляску, но и не стеснялся на ней выйти в город, в музей или в магазин. Толерантность к непохожим на нас, это та неоценимая помощь, которую мы можем им оказывать ежедневно и постоянно. И совершенно не в ущерб любой другой социально полезной деятельности.
Старикам. Редко какое зрелище столь же безысходно, как дом престарелых. Там живут не просто люди, у которых нет будущего, но, чаще всего, люди, разочаровавшиеся в своем прошлом, в тех, кого они любили, и в том, во что они верили.
Как это ни печально, брошенные старики для нашего общества явление достаточно частое. Видимо потому, что в конфликте между различными поколениями зашит вечный вопрос о том, кто же, собственно, про…л страну? Все-таки, мы не восток, с его уважением к традиции, а значит и к старости. На моих глазах молодой человек отказывался уступать в метро место дедку с палочкой, мотивируя это словами: «Откуда я знаю, может быть, он в сталинских застенках людей расстреливал?» И это не частный случай идиотизма. Это подход. Социальное явление.
Вообще всем, кто старше 18 лет. В тот момент, когда ребенок пересекает формальный рубеж совершеннолетия, он перестает быть целевой группой для большинства благотворительных сообществ, равно как и для частных благотворителей. Даже в уставах многих фондов часто записано, что они помогают только детям. И не потому что они злые такие и не понимают, что человек может заболеть в любом возрасте, а потому что надо же как-то определить и ограничить поле своей деятельности. Дети, по вышеназванным причинам, - самое логичное. Помогать детям, это первый шаг, который приходит в голову. И большинство на нем и останавливаются.
Поскольку конституция определяет восемнадцатилетие как момент обретения большинства гражданских прав, то получается, что и отвечать сам за себя человек начинает именно с этого возраста. Почему-то никому не приходит в голову допытываться у родителей больного ребенка, которому необходимо срочно вживить кардиостимулятор, чтобы он не умер, как так могло получиться, что они зарабатывают недостаточно, чтобы его оплатить самим. Все помогают с готовностью. А обнаружься подобный диагноз у мужчины среднего возраста, помочь ему найти на стороне требуемые средства может только чудо. То есть, получается, что как отец больного ребенка, он помощи заслуживает, а как больной нет. За разницей психологического восприятия ситуации скрывается логическая ошибка.
Бездомным. Опять таки, отношение к бездомным, это вопрос социальный. Образ бомжа в нашем сознании прорисован достаточно четко. Синюшный небритый тип или нетрезвая неопрятная тетка, которым максимум, что от нас светит, это червонец, и тот из чувства брезгливости, чтобы поскорее отстали.
Однако все больше и больше людей последнее время оказывается на улице в силу не зависящих от них обстоятельств. Бывает, конечно, что пил, пил и все пропил, и нередко бывает, но, с другой стороны, трагически увеличилось количество «потерявшихся старушек и старичков», которых повыгоняли из дома дети-алкоголики или которые стали жертвами квартирных афер. Они не просто нуждаются в помощи. Их надо спасать. Например, у волонтерской группы «Друзья на улице» есть жертвователь, который снимает квартиру для двух таких бабушек. Глубокое ему уважение. Жаль, что таких людей мало.
Заключенным. Тут вообще вопрос очень сложный. Не возьмусь даже подбирать контраргументы.
Людям, живущим с ВИЧ. В том, что ВИЧ-положительные люди во многом продолжают оставаться париями, слышны отголоски недавнего прошлого, когда считалось, что болезнь эта бывает только у проституток, наркоманов и прочих «групп риска», которых «не жалко». Подобная картина уже дано не соответствует действительности.
Кстати, поддержка людей, живущих с ВИЧ, это одна из тем, где вопрос материальной помощи стоит на одном из последних мест. Гораздо важнее общественное мнение. Если бы оно у нас было дружественное, то большая часть проблемы была бы решена. Кто знает, может, со временем так и будет. Смотрят же уже с билбордов грустные детские глаза с просьбой усыновить - может на них найдется место и великолепному плакату, на котором человек распахивает объятья со словами: «У меня СПИД. Обними меня, это не заразно!».
Людям в трудных жизненных обстоятельствах. Видимо, по принципу «А кому сейчас легко?». Ни один призыв, появляющийся, например, в Интернете, помочь человеку, у которого в жизни что-то не складывается, если он не болен, не остается без комментариев. Рожает без мужа – предохраняться было надо. Жить негде – понаехали тут. На хлеб не хватает – шел бы работать.
Одна известная в московском благотворительном сообществе дама пыталась собрать деньги в помощь своей знакомой. У той старший ребенок погиб от рака, а когда она решилась родить второго, муж ее бросил и выгнал на улицу с малышкой, потому что та слишком напоминала ему первого ребенка. Собирали, собственно, в погашение долга за жилье. Тема, конечно, для «очень продвинутых пользователей». Однако собрали. Дальше будет легче. Есть крыша над головой, нашлась работа. Сколько людей срывалось в нижней точке падения, оставшись без помощи, и сколько выпутывалось из самых невероятных проблем, опершись на вовремя подставленное плечо!
Представителям не титульных национальностей. Эта тема стала особенно острой в последнее время, причем разницы практически нет, идет ли речь о россиянах или о гражданах другого государства. Найти денег на лечение маленького чеченца или азербайджанца в сотни раз сложнее, чем на русского. Причем более всего расстраивает агрессивность, с которой многие люди отказывают. Это уже не просто выбор иного объекта помощи, это сознательный выбор «не помогать». Один очень хороший кардиохирург и очень приличный человек сказал: «У больного сердца нет национальности». Эти бы слова, да некоторым в уши…
Животным. Самая распространенная аргументация при отказе помогать животным, это: «Есть столько людей, которые нуждаются в помощи, а вы про кошечек и собачек! Как можно!» Да, правда, таких людей много. Да и не просит никто перестать им помогать и заняться исключительно четвероногими. Достаточно уже не быть негативно настроенным к тем, кто этим, по личному призванию, все-таки занимается. Нельзя быть милосердным к людям и немилосердным к животным. Милосердие не знает рамок и ограничений, оно не бывает избирательным.
Под Москвой существует приют для старых лошадей, созданный частным лицом на чистом энтузиазме. Если бы не эта женщина, дюжину лошадей пенсионного возраста уже давно бы отправили на колбасу. Пусть эта лошадиная жизнь, не человеческая, все равно это спасенная жизнь. То есть, огромная ценность.
Печально, но получается, что список тех, кому мы помогать готовы, гораздо короче списка тех, кому нашего внимания и поддержки недостает. Почему же мы так избирательны при определении объекта своей помощи? Основных причин две:
Потому что для многих людей непереносимо зрелище чужих страданий. Особенно если нет возможности прекратить их немедленно и насовсем. И, к тому же, если человек обладает привычкой проецировать все на себя. Как известно, от тюрьмы и от сумы…
Потому что человек хочет видеть конкретный результат своей помощи. Причем, желательно, сразу. Это его главный и практически единственный запрос к благополучателю, хоть и выраженный в самых разных формах. Дал денег на операцию для ребенка - вот вам прооперированный здоровый ребенок. Решил помочь детскому дому – вот радостные дети смотрят новый телевизор. Оплатил образование нищему талантливому студенту – вот стипендиат получает Нобелевскую премию. Мы хотим, чтобы те, кому мы помогаем, были счастливы, успешны и здоровы. Иначе нам начинает казаться, что их неблагополучие сводит на нет наши усилия и девальвирует наши благие намерения. Поэтому мы и выбираем тех, где шансов больше.
Что же делать?
Помогать, начиная с ближнего круга. Не надо обязательно искать тех, кому помощь нужнее всего. Универсальных критериев их выявления не существует. Иногда для того, чтобы спасти жизнь человека, ему нужно сделать сложнейшую операцию, а иногда с ним надо просто поговорить. В соответствующих кругах широко известна история одного несостоявшегося самоубийцы, который пытался выброситься из окна, потому что узнал, что у него отрицательный результат теста на ВИЧ. «Минус – это же плохо» - кричал он в телефон доверия. Хорошо, что есть такой телефон.
Не надо усложнять проблему выбором. Надо просто реагировать на окружающую действительность. Все ли мы знакомы со своими соседями по подъезду? Может быть, рядом с вами живет одинокая больная старушка, которой некому принести молока.
Помнить, что наиболее очевидные решения не всегда самые правильные. Видя облупившийся фасад детского дома, очень хочется его покрасить, но будет ли это также нужно детям, как, скажем, поездка на туристический слет или экскурсию? Что полезнее, купить больному ребенку плюшевую игрушку, или кинуть денег на телефон его маме, которая на последние приехала из дальнего села лечить своего малыша и живет с ним в больнице? Если ресурсы, будь то материальные или временные, ограничены, то надо выбирать по принципу приоритетности. А для этого нужно потрудиться посмотреть на проблему с разных сторон.
И, как следствие этого, всегда исходить из интересов того, кому вы помогаете, а не из своих. Мне известен случай, когда человек, который искренне хотел помочь ребенку-инвалиду, задавал его матери вопрос: «А сколько надо денег, чтобы его вылечить и он пошел?» Ответ: «Он не пойдет никогда, сколько денег не дай». Вряд ли эти слова могут обнадежить, но это не повод отказать в помощи и кинуться искать другой объект. И подобным детям тоже доступна радость. Например, просто от поездки в зоопарк или дельфинарий. Мы вкладываемся не в то, чтобы ребенок-инвалид обязательно начал ходить, мы даем ему шанс на счастье, на которое он имеет право ничуть не меньше, чем любой другой живущий, и которое ему, на самом деле, доступно независимо от того, ходит он или нет.
Есть и примеры иного рода. Вот, скажем, купить всем детям в детском доме mp3 плееры, о которых они мечтают, чем не замечательная благотворительная акция? А не спровоцирует ли их такой подарок на то, чтобы старшие отнимали у младших, а потом меняли в ближайшем поселке на сигареты? Такое уже бывало. Не везде и не всегда, но бывало. А значит, уже есть причина проявлять осторожность.
Не пытаться увидеть результат помощи на пять шагов вперед. Это не значит, что не нужно просчитывать последствия, очень даже нужно. К решению любого вопроса нужно подходить взвешенно и обдуманно, сводя риски к минимуму. Просто, в момент принятия решения об оказании помощи, ключевым фактором является именно человеческое желание помочь, а не стопроцентные гарантии успеха предприятия. Бывало, что дети, на лечение которых собирали деньги, умирали. Более того, бывало, что те, кому давали деньги на хлеб, пропивали их. Но не помогать никому, просто потому что существует подобная вероятность - признак душевной трусости.

Помогать всегда. Не раз в год на Рождество, а все время жить с настроем на готовность помочь. Тогда это станет привычкой, и будет даваться легко. Чем больше людей втянется в помощь другим, тем легче нам будет перераспределить на всех эту ношу.

0

5

У моей знакомой маме 80лет (бабушка старенькая), в  местной стоматологии отказались принимать, т.к. полис "не наш" говорят. Она такой им скандал закатила (знакомая): причем здесь что полис  не ваш, зачем тогда эти полисы  нужны?
Пока они в кассу 600руб. не заплатили, бабулю так никто и не осмотрел.

Сижу и думаю: что с полисами, что без -  никакой разницы в обслуживании наших больниц я не вижу. Может в Москве по-другому?

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » LUBIMKI » Общий » "Больная" тема